Галицаи?ская история Украины: Вторая Мировая Война

Современные украинские историки оказались в сложной ситуации. Если УПА - это герои, то кто же тогда украинцы, которые воевали в рядах Красной Армии?

Современные украинские историки оказались в сложной ситуации. Если УПА - это герои, то кто же тогда украинцы, которые воевали в рядах Красной Армии?

Кто тогда те две тысячи украинцев, которые получили высшую награду Советского Союза - золотую звезду Героя? Кто тогда те, кто на земле, в воздухе, на воде, не щадя себя, боролись с гитлеровскими нацистами… и с бандеровскими бандитами?

Как извернуться, чтобы детям в школе объяснить, что СССР - это очень-очень плохо, но при этом украинцы, которые воевали на стороне СССР тоже… типа хорошие. Ещё и коммунисты. А при тотальной декоммунизации, вот как славить того же Ивана Никитовича Кожедуба, Трижды Героя Советского Союза, Маршала авиации, члена Коммунистической партии с 1943 года. Или как украинским националистам рассказывать детям о Сидоре Артемьевиче Ковпаке, легендарном партизанском командире, дважды Герое Советского Союза, командире Путивльского партизанского отряда и соединения партизанских отрядов Сумской области, генерал-майоре, с 1926 года на партийной работе, который бил в хвост и гриву бандеровцев, что вовсю прислуживали гитлеровским оккупантам.

Украинские свидомые историки в разделе, посвящённом Великой Отечественной Войне, абзац за абзацем уравнивают СССР и гитлеровскую Германию. Они надеются так вбить в головы детям, что наши деды, которые освобождали Днепропетровск, Киев, Харьков и большую часть Европы, ничем не отличаются от фашистов.

Ненависть львовских историков к нашим предкам понятна - они не дали галицаям евроинтегрироваться. Ведь счастье было так близко - Distrikt Galizien был создан 1 августа 1941 года на временно оккупированной территории Львовской, Станиславской и Тернопольской областей Украинской ССР.

Отдельно радует наглое передёргивание фактов. Чего только только стоит заявление, что Германия и Советский Союз начали Вторую Мировую Войну. Львовские историки начинают с большой лжи, чтобы потом более мелкие «сказки» прошли как по маслу.

Конечно же, так называемые историки-националисты не могли спрятать имя Сидора Артемьевича Ковпака - слишком значимая фигура в освобождении Украины, слишком великая личность. И потому они абсолютно без каких-либо угрызения совести сообщают школьникам, что оказывается советские партизаны действовали на территории Украины не против гитлеровских захватчиков, а против зарождавшейся УПА. То есть единственная цель советских партизан известнейшего «Карпатского рейда» Ковпака - это борьба с УПА, а не с гитлеровцами.

Видимо, львовские историки надеются, что дети никогда не проверят по архивным документам, какие задачи ставились перед советскими партизанами соединения Ковпака и Руднева.

Что же такое «Карпатский рейд»?

Это 100-дневный 2000-километровый партизанский рейд Сумского партизанского соединения, в составе Путивльского партизанского отряда, групп белорусских партизан, под руководством Сидора Артемьевича Ковпака по территории Правобережной Украины, оккупированной немецко-фашистскими захватчиками.

И это всё, чтобы бороться с «неуловимыми Джо» УПА?

Задачами «Карпатского Рейда» были:

1. Уничтожение нефтепромыслов, расположенных в районе Борислава и Дрогобыча.

2. Посеять панику в глубоком тылу гитлеровцев.

3. Создать чувство необратимого возвращение коммунистической власти. А также чувство необратимого наказания гитлеровцев и их пособников.

4. Создание в Карпатском Крае опорного пункта для развития партизанского движения.

«Карпатский рейд» навеки запечатлён в учебниках по воинскому искусству многих стран мира - это эталон партизанского рейда. В ходе рейда было уничтожено от 13 до 17 фашистских гарнизонов, пущено под откос 19 эшелонов, взорвано 10 нефтевышек, 13 нефтехранилищ с 2290 тонн нефти, 3 нефтеперегонных завода, один нефтепровод (с. Быстрица) и убито около пяти тысяч немецких солдат и офицеров. Надолго выведен из строя железнодорожный узел Тернополь, существенно затруднив переброску войск под Курск, в самый разгар Курской битвы, за четыре дня до Сражения под Прохоровкой.

УПА в задачах не значилась. В воспоминаниях «ковпаковцев» встречи с УПА носили часто комический характер.

«Противник подошёл к Блитче 11 марта. В наступлении участвовало около двух батальонов немцев и немецко-украинских националистов. Партизаны подпустили противника на близкое расстояние и встретили ураганным огнём сразу из всех видов оружия, включая пушки. Две роты, посланные заранее лесом в обход немцев, отрезали им путь отступления на Коленцы. Противник был прижат к реке Тетерев. Здесь бой превратился в побоище немцев. Ошалевшие от страха солдаты бросали оружие и кидались в широко разлившуюся реку, карабкались на плывущие по ней льдины, но партизанские пули настигали их и там. Весь берег был завален вражескими трупами, много трупов унесло на льдинах.

Этот кровавый победный бой закончился весело. Два наших комсомольца - Радик Руднев и Ваня Черняк, «Иван Иванович», взяли в плен 18 немецко-украинских националистов, «казачков», как называли себя эти предатели. Чтобы пленные не разбежались, юные партизаны прибегли к старому надёжному способу: обрезали у них на штанах все пуговицы и отобрали пояса. Сколько смеха было, когда под конвоем двух парнишек с автоматами по селу шла толпа пленных «казачков», обеими руками поддерживавших штаны.

Уничтожив на Тетереве брошенные против нас батальоны, мы выиграли несколько дней для диверсионной работы на коммуникациях противника под Киевом. За это время партизанские группы под командованием Павловского разгромили станцию Тетерев и взорвали железнодорожный мост на линии Киев - Коростень. В те же дни группы во главе с Рудневым сожгли мост на шоссе Иванково - Киев и провели ряд других диверсионных операций вблизи Киева.»

«Должно же случиться, что именно в тот момент, когда отряд уперся головой в водяную ленточку Горыни, между командирами вспыхнула ссора. От пленных мы знали, что большое село на западном берегу занято бульбовским куренем, что Гонта все грозится разгромить большевиков. У врага появились агрессивные намерения. С чисто военной точки зрения, мы легко могли преодолеть это сопротивление. Но возникал вопрос: нужно ли сейчас делать это?

Вот тут-то и разошлись взгляды. Ковпак уже рвался ударить на врага, комиссар медлил, не давая согласия. Ковпак ходил, ругался. Он давно готов был выкатить пушку и несколькими десятками снарядов ударить по селу, где засели бандеровцы. Руднев сдерживал его. Он приводил логичные доказательства:

- В селе мирное население. Оно пострадает от артиллерийского огня больше, чем бандеровцы. Они на это только и рассчитывают - эти провокаторы.

- Так обойти село мы не можем. Уперлись в него. Река везде глубока.

Мосты далеко. Охраняются немцами, - приводил свои доводы Ковпак.

Голос его был спокоен, но мы видели, как трудно ему сдерживать себя.

Отряд, не получивший никакой команды, стоял в походной колонне. Люди спали под телегами, под заборами. Начал моросить дождь.

По колонне прокатывался шумок недовольства.

В штабе люди были угрюмы. Связные, чувствуя неладное, не возились в сенях. Не стучала машинка Васи Войцеховича.

Словом, была та обстановка и то настроение, которые никак не способствуют успешному началу боя. Момент, когда с ходу можно было взять переправу, мы уже упустили.

Бандеровцы не стреляли. Но, по данным разведки, они лежали в обороне на окраине села, возвышавшегося над берегом Горыни.

В штаб, не дождавшись распоряжений, подошли комбаты. Но ясных распоряжений никто не давал. Во дворе ржали кони. В хату вбежал связной восьмой роты. Эта единственная занятая делом рота держала оборону на берегу Горыни. Но связной, запыхавшись, не мог объяснить командиру, где находится рота. Он что-то путал.

Ковпака вдруг прорвало. Он вспыхнул и вскочил, как ужаленный, из-за стола. Руднев стал между Ковпаком и связным.

И снова, как когда-то на Припяти, у меня засосало под ложечкой и неудержимо охватил беспричинный глупый смех. Я шарахнулся за загородку к печке.

Всем было понятно, что не в связном тут дело, что люди, не находя решения трудной проблемы, нашли внешнюю причину для того, чтобы излить свое раздражение и лихорадочные раздумья.

Приглушая рукавом неудержимый смех, я не сразу заметил, что в кухоньке еще кто-то есть. Вытянув руку, я коснулся шершавой солдатской шинели и ощупал прижавшегося лицом к печи человека. Руднев крикнул связному, чтобы тот уходил, и, хлопнув дверью так, что стекла зазвенели, сам выскочил на улицу. Свет лампы, отражаясь от белой стенки, бликом своим осветил стоявшего в углу человека. Это была Ганька. Широко раскрытые глаза ее были полны слез.

Смех мой как рукой сняло. Я вдруг понял, что девушка глубоким чутьем, доступным только очень простым и искренним людям, переживает разногласия в отряде больнее, чем все мы. Я взял ее за руку:

- Ты что?

Слезы душили ее, она не в силах была отвечать. До этого Ганька обращалась ко мне с недоуменными вопросами, возникающими у всякого молодого существа, впервые пробивающего себе дорогу в жизни. Как-то доверила мне даже свои девичьи тайны. Я помнил: относилась она к личным переживаниям иронически и, гордо тряхнув головой, смотрела мне прямо в глаза, рассказывая о них. А тут эта девчонка-сорванец плачет только потому, что Ковпак поссорился с комиссаром. Было от чего смутиться!

Вдруг, не глядя ни на кого, Ганька стремительно выбежала из штаба. Я присел на лежанку, уткнувшись носом в окно. На душе было невесело.

Через несколько минут в хату вошел Руднев.

- Начштаба, карту!

Он склонился над картой молча, излишне внимательно разглядывая синюю жилку Горыни, зеленую растушевку лесов и желтизну высоких берегов, ритмически повторяющих извилины реки. Присутствующие замерли, ожидая, что будет дальше. Вокруг молчаливо восседают: Матющенко, Базыма, Кучерявский, Войцехович, Горкунов. Они больше не вмешиваются в распрю, понимая, что командирам уже стыдно друг перед другом и перед подчиненными.

Затем, переглянувшись, мы один за другим выходим на улицу.

Я проехал верхом вдоль колонны. Поговорил с бойцами. Разрешил людям въехать во дворы и, не распрягая, кормить лошадей.

Через час, вернувшись в штаб, застал обыкновенную картину: Ковпак, Руднев и Базыма мирно ползают пальцами по карте, отыскивая новый вариант. И хотя он не самый лучший, но все понимают: так надо!

И, как бы сговорившись, люди обходят подводные камни самолюбия и щупают брод на стороне.

Вариантов вскоре было найдено несколько. Ковпак, скрипнув скамьей, кинул Базыме:

- Разработай любой. Я на все согласен! - и стал крутить огромную цигарку. Зайдя за угол печки, он долго ковыряет пальцами в золе, вытаскивая из нее уголек. Еще дольше раздувает его: березовый уголь, разгораясь, освещает лицо Ковпака: оно розовеет, губы краснеют, свет выхватывает хитроватые глазки и щеки, пылающие малиновым отсветом. Затягивается глубоко.

Пускает дым в черный провал печи.

Я хорошо вижу, что он уже не в состоянии оторвать ноги от земли и вернуться к столу.

А неугомонный наблюдатель внутри меня отмечает: "Закурить можно было и от лампы, не вставая из-за стола".

Перевожу взгляд на Руднева. Комиссар сидит, облокотившись подбородком на кулаки обеих рук. Не замечает никого и думает свою какую-то думу. Лампа бросает глубокие тени. Черты его мужественного лица очерчены до крайности резко.

Базыма откинулся от листа бумаги, на котором он уже вывел: "Приказ ... отрядам продолжать движение: река Горынь, маршрут..." Встретившись со мной взглядом, он подмигивает из-под очков печально, как бы говоря: "Ничего, дружище, это пройдет..."

В хату входит дежурный по штабу. Не видя командира у печи, он обращается к комиссару:

- Товарищ генерал! Там Ганька добивается до вас.

Сильно задумался Семен Васильевич. Все так же не шевелясь, глядит словно куда-то вдаль. Базыма поднял руку с карандашом и погрозил дежурному.

Подойдя к начальнику штаба, тот громогласным шепотом докладывает: - До командования добивается. С того берега пришла. Говорит - дело срочное есть.

- Как с того берега?

Я выскакиваю на улицу. Уже брезжит рассвет. Ганька стоит у ворот, держа за повод коня. Ее обступили связные. Она что-то говорит им. Голос ее тонет в почтительном хохоте партизан.

- Вот черт, а не девка! - слышу я восклицание.

Увидев меня, она бросила повод в руки связного. Вначале хотела было отрапортовать, а затем, не выдержав, схватила меня за руку:

- Я с того берега. С переговоров. Письмо привезла! - и подает мне небольшую бумагу.

Химическим карандашом там нацарапаны слова: "Согласны начать переговоры. Пришлите ко мне кого-нибудь из командиров. Бо з вашим дипломатом у юбке не можу договориться. Гонта".

С этим посланием я вхожу в штаб. Показываю записку Базыме. Затем вместе подсовываем ее Рудневу. Из-за перегородки выходит Ковпак. Бросив на грязный пол бычок цигарки, он растирает его сапогом. Прочитал записку, глянул на комиссара и молча подал ему руку.

Уже на пороге генерал взглянул на стоявшую у стола Ганьку. Вернулся и положил ей на плечо руку. Ганька стоит навытяжку. Чуб выбился из-под козырька надетой набекрень фуражки и придает дивчине лихой вид. Ковпак долго смотрит на девушку.

- Спасибо за выручку, дипломат. Спасибо! - и, вдруг крепко поцеловав ее, молча выходит за дверь.

Сразу там завозились связные. Руднев и Базыма уже давали указания.

Через пять минут группа разведчиков во главе с Шумейко переправилась через Горынь. Шумейко завершил переговоры с бандеровцами, испугавшимися "армии

Ковпака". Оказалось - в селе орудовала вооруженная немцами кулацкая и петлюровская верхушка и терроризировала безоружное население. Но когда Ганька и Шумейко поговорили в открытую с народом, обманутым и запуганным разными провокациями немецких служак, то агрессивный Гонта сразу обмяк.

Почувствовав себя между двух огней, он под видом "переговоров" со "штабом" сразу смылся из села подальше от Горыни.

Это нас вполне устраивало. Через два часа, нащупав лучшие броды, колонна начала переправу.»

Конечно же, львовские историки не могут удержаться, чтобы не сообщить школьникам, что «советские партизаны довольно часто прибегали к грабежам и мародёрству». Тем самым «свидомые» историки одаривают советских партизан теми чертами, которые были присущи националистам УПА. Всё плохое делали советские партизаны, всё хорошее делали боевики УПА, которые «онижедети». И вот такой ложью новая Украина планирует пичкать головы детей. Кроме того, упоминают затасканную фальшивку о том, как советские партизаны переодевались в форму УПА, чтобы «позлить» немцев.

В общем, львовским историческим вуйкам не дают покоя «миллионы изнасилованных немок».

Даже иллюстрации дополнительно подписывают в книге, чтобы дети точно не забыли, кто плохой.

Фантазии львовских историков не знают границ. «Десятки тысяч агентов МГБ уничтожали сёла, травили колодцы, подбрасывали украинским повстанцам отравленную еду и медикаменты».

А ещё палёную водку и сверхзасушенную воблу, чтобы украинские националисты ломали зубы. А позади десятков тысяч агентов МГБ шли лично Иосиф Сталин и Дарт Вейдер.

Всё-таки йододефицит не пощадил жителей Галичины. Особенно «свидомых мытцив».

Сидор Артемьевич Ковпак успел при жизни оценить фальсификацию истории и событий Карпатского Рейда. Старались вовсю представители канадской украинской диаспоры и различные государственные институты США.

«Старик не только ругался в адрес всевозможных: фальсификаторов истории, в том числе из среды осевших после войны в Западной Европе и за океаном украинских буржуазных националистов. Защитой исторической правды, данью глубочайшего уважения всем советским патриотам, коммунистам и беспартийным, спасшим мир от фашизма, стали его собственные книги, переведенные на многие языки: «От Путивля до Карпат», «Из дневника партизанских походов», «Солдаты Малой земли». Эти книги - сплав страстности активнейшего участника великих событий со скрупулезной объективностью и честностью историографа.

«Терпеть не могу брехни!» - этого простого и лаконичного принципа Ковпак неуклонно держался всю свою жизнь и во всем. Верен ему остался Сидор Артемьевич и в своих литературных трудах.

Даже в крайнем раздражении он не терял чувство юмора, а потому разговор о фальсификаторах закончил так:

- Это, знаешь, как те два кума. Чокались они, понимаешь, усиленно и до того дочокались, пока один предложил: «Ты, брат, уже того, пьян, и хватит с тебя. Будя. А вот я - в порядке, так что еще ну». - «А с чего это ты взял, - возражает другой, - будто я пьян и мне уже хватит?» - «А с того, - отвечает первый, - что я тебя уже не вижу».